В. Емельянов - В. В. Емельянов РИТУАЛ В ДРЕВНЕЙ МЕСОПОТАМИИ
Приведенные нами заговоры совершенно однотипны. Можно подставлять в формулу любое слово (тростник, река, мыльный корень, вода и т.д.) и ничего дальше не заменять. Именно так и поступали заклинатели Древней Месопотамии. Они варьировали употребление формулы в зависимости от ситуации. Например, формула трисекрации могла употребляться как в процессе исцеления больного человека или заболевшего царя, так и в процессе освящения царской короны или трона. Соответственно в каждом из этих случаев в нее добавлялись различные оттенки смысла. Например, такой:
Энки, царь Абзу,
Асарлухи,
Сын Эреду,
Руки мои пусть светлыми сделают, Уста мои пусть чистыми сделают, Ноги мои пусть сиять заставят! Злой язык пусть в стороне стоит!
Как видим, здесь каждая часть человеческого тела должна уподобиться части мироздания.
Единственный раз ритуал консекрации встречается в клинописной литературе в составе текста об омовении и отверзании уст бога. Здесь он дан в виде очень большого заговора с сильным повествовательным началом. Нам явно решили рассказать и в подробностях показать, как проходит консекрация. Мы неоднократно переводили этот ритуал–заговор, но с сожалением вынуждены были констатировать, что конец его разбит. И только теперь, после публикации всех фрагментов таблички К. Уокеррм и М. Диком, можно ознакомить читателя с полной версией этого замечательного текста. Перевод претерпел небольшие изменения.
Мис Пи (таблица 6/8)Заклинание. Когда он шел по площади,
Когда Асаллухи шел по площади,. Когда он шел по улице,
Когда он пересек улицу, —
(Жрец–экзорцист) в пролитую воду омовения ступил,
Свои ноги в нечистую воду погрузил,
В воду немытых рук посмотрел,
Женщину с нечистыми руками обнял,
На девушку с нечистыми руками позарился,
Ведьмы рукой коснулся.
Человека с нечистыми руками обнял;
Кого–то нечистого телом коснулся,
Рука его нечистого телом коснулась,
Асарлухи это увидел,
Своего отца Эа в Абзу спрашивает:
«Отец мой! Жрец–экзорцист в пролитую воду омовения ступил,
Свои ноги в нечистую воду погрузил,
В воду немытых рук посмотрел,
Женщину с нечистыми руками обнял/
На девушку с нечистыми руками позарился.
Ведьмы рукой коснулся,
Человека с нечистыми руками обнял,
На кого–то с немытыми руками посмотрел,
Кого–то нечистого телом коснулся,
Рука его нечистого телом коснулась,
Что ты делаешь, покажи мне!»
Эа сыну своему Мардуху отвечает:
«Сын мой! Чего ты не знаешь? Чем тебе помочь?
Мардук! Чего ты не знаешь? Чем тебе помочь?
То, что я знаю, знаешь и ты!
Ступай, сын мой Мардук!
Возьми пористый сосуд, вынутый из большой печи,
Из устья двух рек воды зачерпни!
Тамариск, мыльный корень, сухушшу, тростник плетения,
Превосходную щелочь карнану, уста богов отверзающую,
[…] манну, таскаринну, ароматы сосны, тербентина, белого можжевельника,
[…] древесное масло, первосортное масло, аромат Нинурты, белый мед,
В Страну привезенные,
[…] жир священных коров, в священном загоне выращенных.
Что на светлом ложе созданы,
Червонное золото, топаз, белый свинец, серпентин, карнеол, сердолик, лазурит
В (сосуд для) освящения воды брось!
Освященную воду Эреду изготовь!
Обряд Абзу соверши!
Заклинание свое благое произнеси,
Воды эти ритуально чистыми сделай»
Уста светлые заклятием освяти!
Два черпака бандудду и any возьми,
Воду эту в (сосуд) эгуббу вылей!
Святая вода освящает дом богов,
Святая вода очищает дом богов,
Святая вода заставляет сиять дом богов!
Святая вода — омовение уст богов!
Святую воду — чтобы город освятить,—
Святую воду — чтобы город очистить, —
Святую воду — чтобы город сиял —
Возьми и город окропи! Площадь города окропи! Улицу и переулок окропи!
Две строки разбиты. Формула трисескрации повторяется еще два раза,
[Злой язык пусть в сто] роне ст [оит]!»
Статуя Асарлухи, проходя по улицам города, замечает, что один из жрецов ступил в грязную воду, а также коснулся оскверненных людей рукой и телом. Произошло нарушение святости, которая должна отличать божественную процессию, и Асарлухи обращается за помощью к своему отцу Энки. Как и положено в данном случае, он получает рецепт — но не рецепт собственного исцеления от скверны и не рецепт восстановления собственной святости. Энки советует Асарлухи очистить от скверны весь город! Сделать это можно только путем разбрызгивания освященной коды. Саму воду нужно брать в устье двух рек, т. е. там, где живет бессмертный праведник Утнапиштим, спасшийся от потопа, и растет священное дерево кишкану. Достав воду, в нее погружают множество целебных растений и минералов, а также масло и коровий жир. Затем двумя черпаками наливают освященную воду в специально предназначенный для нее сосуд и уже из этого сосуда начинают методично распрыскивать воду по всем улицам, которых касалась стопа бога. Завершается этот замечательный текст — то ли ритуальный, то ли заговорный — формулой изгнания демонов. Город, застигнутый скверной, одновременно освящается и исцеляется, как больной человек.
Напрасно кто–нибудь стал бы пытаться установить датировку целительно–освятительных ритуалов. Нет никакого сомнения в том, что они берут начало в обрядах глубокой дописьменной архаики и существуют как сгусток общинного опыта, будь то опыт омовения в воде или лечения различных заболеваний. Ритуалы такого типа основаны на фундаментальном представлении древнего человека о характере порчи: грязь есть порча внешняя, а недуг — порча внутренняя[80]. И то и другое должно быть преодолено. Очищая тело от грязи, человек приобщается к чистоте всего мироздания. Очищая его от внутренней порчи, человек возвращается к активной социальной жизни. Любая порча, наносимая человеку, при этом воспринимается как урон, наносимый всему мирозданию в целом, А оскверненный или заболевший человек рассматривается как временно выбывший из мирового порядка и нанесший ему урон своим бездействием. Впоследствии очищение от грязи превратилось в символическое освящение объекта, а магическое исцеление стало сочетаться с элементами практической медицины. Однако рассмотреть все этапы этого перехода со времен глубокой архаики до поздней древности на материале клинописных текстов мы не можем. Этому мешает малочисленность и плохая сохранность ритуально–заговорных текстов старошумерского времени. Так что представленные нами выводы сделаны больше на сравнительно–этнографическом материале, нежели на базе сравнения клинописных ритуалов различных периодов.
Заключение
В заключение мы возьмем на себя труд и одновременно позволим себе непростительную дерзость сделать общие выводы относительно природы ритуала в Древней Месопотамии. Пока не опубликован весь корпус ритуальных текстов на шумерском и аккадском языках, выводы эти будут выглядеть мифотворчеством историка. При отсутствии опоры на археологический и иконографический материал они просто могут повиснуть в воздухе. Тем не менее сделать их совершенно необходимо, иначе непонятно, зачем вообще написана эта книга.
Описание и содержательный анализ клинописных текстов, имеющих отношение к ритуалу, показали следующие характерные черты специфически месопотамского ритуала.
1. Это цивилизованный ритуал, то есть такой, где отсутствуют человеческие жертвоприношения (у вавилонян они заменены принесением в жертву согрешившего бога), каннибализм, сведены к минимуму культы женских божеств (в особенности богинь–матерей) и покровителей скотоводства, отсутствуют культы божеств охоты и собирательства, не упоминаются ненормативные сексуальные акты (подобные самооплодотворению божества в египетском мифе и ритуале). Цивилизованность дошедшего до нас месопотамского ритуала объясняется тем, что он зафиксирован в городе и призван упорядочить жизнь земледельческой патриархальной общины.
2. Это такой ритуал, где сознательное начало подавляет образы и желания из сферы подсознательного. На первом плане конфликта — борьба юного героя с братьями или с очень старыми предками (Нинурта и Асаг, Мардук и Тиамат) и «укрощение строптивой» (борьба царя и богини, Думузи и Инанны я священном браке, где богиня постоянна, а царь — величина переменная). Борьба сына с отцом не выражена. Линия братства и двойничества практически отсутствует (из шумерских примеров только Лугальгирра и Месламтаэа (аккад. Син и Нергал), из вавилонских — только Гильгамеш и Энкиду, да к то символическое братство). Сексуальная сфера подчинена задаче размножения, женское начало вне этой функции удерживается от непроизводительной страсти (точно также ограничено и героическое страстное начало воинской деятельности). Слабо выражен мотив препятствий и испытующих сил в ритуале юношеской инициации. Противники мирового порядка описаны как одержимые гордыней дикари, но не как уроды или нечто подобное. Единственный претендент на роль чудовища — Хувава/Хумбаба — чиновник на службе богов. Как монстры и уроды изображаются только некоторые демоны (в особенности Ламашту и Пазузу). Сны строго функциональны и допускаются только с целью предсказания судьбы, служа экраном, через который вещают боги. Нет интереса к рассмотрению жизни человека в загробном мире, царство мертвых понимается скорее в контексте материального производства (обмен дарами между миром живых и мертвых), нежели в контексте психологической зависимости одного мира от другого и интеллектуальной коммуникации миров (как, например, в Египте).
